оптимистическая комедия
Ты ‒ тварь, я ‒ тварь. Мы же такие честные ребята. Нам не надо слез в туалете. Нам же не надо, чтоб все вкривь и вкось. Мы же такие умные ‒ мы уже это все схавали, мы рисковать не будем. В лучах заходящего солнца убегают койоты. Давай-тка мы все вместе положим на все. Просто положим. Забьем так легонько ‒ мы уже и это умеем, мы такие большие, забить тоже можем. Захуярить молотком. Забухать даже, и ничего нам за это не будет. Можем не звонить, не писать, не черкать. Мы выросли, знаете, друзья, из этого говна под чужими окнами. («Позовите Варю» ‒ «Варя с Витей» ‒ «Когда будет» ‒ «Как обычно ‒ утром».) Мы хотим так ‒ здраво, ровно. Вот ‒ работа. Вот ‒ ебля. Вот ‒ котенок. Ему ‒ вонючих сухариков. Вот ‒ газовый обход. Ему ‒ полтинник. Мы знаем, кому и что давать, чтоб все длилось. То есть я хочу сказать, искусство поддержания мира ‒ оно уже к двадцати восьми годам практически освоено. Экзистенциальная грамматика. Тюлени смотрят на пингвинов ‒ пингвины спешат в прорубь. И не надо путать прилагательные и причастия, (аналогично ‒ частицы НЕ и НИ). Два НН ‒ это, дорогие мои, очень важнно для статики и баланнса. Потому что жизнь прекрасна и удивительна, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать. И к чему, в самом деле, к чему все эти ненужные вибрации, вот это вот ‒ милые усталые глаза, синие московские метели. Тьфу. Это фантазмы и миазмы. Да. Просто давай-ка с тобой этого, эля, хереса ‒ ну, что-нибудь такое, внезнаковое, не сильно крепкое, но вроде как цивильное и из-вне. Кабан метит клыками прямо в глаза. Давай-те ка, что ли уважать друг друга, друга друга в друг друге, ну давай, хлопни меня по плечу ‒ ничего, я оперлась о стойку, у меня крепкие такие трицепсы и бицепсы, я может даже в душе борец сумо. Нивх. Я ‒ в них. Киты рассекают океанические просторы. Мы киты же? А то! В граде Китеже. Да-д-а-да, и не надо, знаете, этих ‒ тесных объятий, привздохов, это лишне, вписанность в квадраты потолка ‒ это все неудовлетворенная дурочка саган, нам не по пути, у нас революционный надо, революционный держать шаг, потому что кругом хитровыебанный не дремлет враг. Мы же дети урбанистического экстремизма? А как же! Мы ‒ дети экстремистического урнобуизма. Надо так ‒ крепко, блочно. Ты ‒ меня, я ‒ тебя. Во-о-от. Во-о-от что такое надо. А вся эта ваша хронотопная хренотень с жидкими подошвами ‒ это н-не-е-ет, это, простите, хуй-на-нэ. Цыганча.
(складывает ноты, спускается с плохо освещенной сцены, включается проектор, рваные кадры, на них - дети рисуют мелом на асфальте, изредка поворачивают голову к оператору, улыбаются, обмениваются мелками, продолжают рисовать, над головами зрителей пылится тусклый луч, слышен слабый треск проектора, шорох разворачиваемой фольги и шиканье)маятник
или проснулась от шквальных, и хлёстких, и ледяных ударов в окно
и провалилась в тёплую подушку, пахнувшую кожей и волосами
или проснулась от шорохов рядом с кроватью и поймала взгляд
и провалилась в тёплую, пахнувшую руками и губами
или проснулась от запаха кофе и толчков изнутри
и провалилась в пахнувшую живым и близким
или, наконец, проснулась за полдень и смотрела на косые и ледяные штрихи на стекле
я
я ‒ выблевыш своей матери, нежеланный и нежданный кусок мяса с прожилками, который оно должно было выбросить в алюминиевый таз на заснеженном крыльце - не успело, ангел коснулся его крылом, придержал в размахе
я ‒ ничтожество, сальное и тупое, расположенное в куче мусора, наполненное мозговым говном, которое, как из мясорубки, льется из смрадного отверстия рта
я ‒ волосатые уши, в которых воняет серой, с пятнистой барабанной перепонкой, на которую смоляными каплями падают звуки забиваемых в рыхлую землю сваев
я ‒ вонючее кухонное полотенце, обернутое вокруг гнилого водопроводного колена, пропитанное солидолом и жидкой резиной
я ‒ презервативы, плевки, какашки, размокшая булка в городском пруду, на дне которого лежат пять бутылочных пробок, две автомобильные шины и одна отрубленная кисть с взлохмаченными краями и прицепленными к ним пиявками [мне снятся сны, в которых у персонажей переломаны конечности, и с них течет прозрачная кровь, на которую сплываются маренги, полозы и кивсяки, и когда персонаж поднимает длинные ватные, как у Пьеро, руки, на них нависают плотной бахромой глянцевые черные лоснящиеся твари]
я - лжец, который говорит чужие слова, потому что не имеет своих, я повторяю чужие слова, чужие мысли, варюсь в них, тлею в них, гнию, перекатываю во рту, в головных сосудах, в паховых капиллярах, упиваясь своим ничтожеством, я - импотентностью, импотентнее последнего импотента, который спит в своей моче в моем подъезде, потому что он импотент в силу возраста и образа жизни, а я - эксклюзивный импотент от земной сохи
я ‒ душный сон, который наваливается и прикладывает чугунную балванку к распаренному лбу, распарывает песочные веки и мельтешит блевотными пятнами на замшелом потолке, пятна спотыкаются и образуют красочную башню, на которую я набрасываю прожеванные бублики моей деперсонализации
я ‒ двадцать седьмая ступень третьего замершего эскалатора, со втоптанной в меня фруктовой сублимированной жвачкой, вынутой из белозубого рта и остатками зубного порошка, застрявшего в керамическом мосту, имплантированном между третьим и пятым зубами
я ‒ курица, прислушиваюсь к треску под скорлупой, измазанной моим пометом, я начинаю долбить скорлупу перекошенным клювом, и из нее выливается серый и зеленый тухлый цыпленок, два тухлых цыпленка, я сажусь на них жирым телом и вдавливаю в мокрое сено, чтобы они не замерзли, и тут меня берут за голову крепкими холодными пальцыми и несут к пеньку, голубое небо прорезает зеленый глянец, мельтешение и сразу темнота
я ‒ делаю вид, будто у меня есть сердце, будто я есть глаза, уши, рот, нос, локти, пальцы, ногти, волосы, слюни, сопли, кости, хрящи, вены, артерии, гистологические мазки, биопсия, альвеолы, сканирование мозга, группа крови, жир играет на бугристых ляжках, натягивая бледную кожу, белирубин на выкате, холистерол в желчных протоках, отслоение сетчатки, радужка меняет цвет, печень увеличена в пять раз и лежит на разведенных, коленях, родинка на ступне, суховатые губы, можно ущипнуть запястье ‒ образуется синяк, соски, соскобы, крабовидные клешни, шейный остеохондроз, тошнота, аллохол, парадонтоз, эссенциале, цинга, кукрузные рыльца, карсил, понос, гемадез, глюкоза через капельницу, пробный импульс, электрофорез, косметологические коллоидные швы, анастетическая радость тапира
все, что мне нужно, ‒ это сползти по пожарной лестнице, волоча длинное студенистое синее тело, перебирая колченогими косолапыми коврижками, и вынести его на ромашковую поляну, чтобы набежали дети и, приняв меня за надувную корягу, стали бы прыгать на мне и пинать короткими острыми сандаликами, оставляя вмятины и ссадины. И смеялись бы.
пляж
Дипломатический корпус смакует виноград сорта Молдова, хрустально смеётся и прячет чешки под кровать.
Нежным животом он вжимает горячие плоские камни в область пупка с мыслями о Сургуте, где по ночам тонкая изморозь ломает пальцы клёнов.
Вдова-интриганка на территории ведомственного санатория ажурным лифчиком плетёт и перебирает перламутр в ридикюле, приговаривая урюком губ c’est ridicule c’est ridicule c’est ridicule
Перпендикуляры волнорезов, крытые зелёными волокнами водорослей и ладошками-намасте мидий
Слово «клитор» - два капустных листа, перетянутых белой ниткой – заложено в чугунный котёл, томить до получения голубца из рубленого мяса, в листе формируются хрящики, хвостики, чешуя и пол ребёнка никому не известен, даже матери его.
Денис
Проулки хлюпали плесенью. Тлели душными сигарами оконных ртов.
Короткие цветочки размером с пёсий носик плевками просачивались в булькающую подземную жерль.
Каштановый мед сумерек запечатал подслеповатое лицо.
Размытые пойнты газовых фонарей взбухали волдырями, тревожа бряклое веко.
По подтекам тушевой гущи на рисовом лице маленькой бляди можно и погадать.
Марципан катерков на лунных гребнях.
Незримые бриллианты, инкрустированные в швы моего черепа.
Длинноклювое перо черной мачты чиркнуло небо.
Я отхлебнул виски и, отдышавшись, отправился играть в секу с Денисом Аркадьевичем.
В игровой комнате дежурила сдобная Машута с румяной корочкой на сметанных щеках, пальцы эклерами млели на половниках теплых коленей. Мениски шлемами берегли суставные сочленения. Увитая виноградными листьями, подточенными слизнем, она ворошила нарощенные ногти в форме полумесяца. Вскидываясь на вновь прибывших, Машута продолжала сухое копошение. Сахарная пудра напряженного лица, ощеренного оладьей, осыпалась на взбитый белок фартучка. Крахмальные складки тискали холмики пышного мясного рулета. Разрыхлители Машутиного нутра выходили наружу потужными вздохами и вырывались струйками пара через расширенные поры. Наконец, Машута спеклась и, одобрив себя коротким плевком, отправилась к Денису Аркадьевичу. Там играли в секу.
мамы
мамы пахучие, мамы кормящие, мамы веселые, мамы быстрые, мамы добрые, мамы терпеливые, мамы сонные, мамы строгие, мамы маленькие, мамы-путешественники, мамы-пекари, мамы-кондитеры, мамы-повара, мамы-учителя, мамы-астронавты, мамы спящие, мамы в синих босоножках, мамы-композиторши, мамы-уборщицы, мамы с плохо подведенными глазами, мамы-водители троллейбусов, мамы застряли в лифте (засрали лифт не мамы), мамы вышли второй раз замуж, мамы зашли опять в лифт, вышли из лифта, зашли, мамы с похмелья, мамы в трико (замужем второй раз), мамы на унитазе (первый), мамы на кране, мамы заперлись в ванной, с водопроводчиком, мамы плачут на балконе, с мастерком, мамы потеряли деньги (узбекские сумы), мамы маячат по телефону (320987029875643), мамы водят рукой по тритону (хребеток), мамы переглядываются с N (в лифте), мамы сперли с работы много хорошей бумаги (спиздили даже, раз хорошая), перфорированной, с растяжками (миндальное масло втирать в грудь), в буклетах, глянцевое, мамы меряют детям температуру (соски огрубели), дети лгут, мамы отпускают затрещины (руки отяжелели), мамы кричат на собачку (суку), собачки лгут, мамы делают молоко с медом, мед поддельный, молоко не сквашивается, киснет, лопается, трещит, блевать, фурункулы под коленом, калина под фуникулером, сами выпивают, мамы не хотят, а расщепляют атомы щек на протонную плазму, мамы втирают в чужое лицо грязные пальцы, мамы несут домой тыкву, не тыкву - несут вахту, мамы скрепкой ушки дог, мамы плюют на морс, з, е, у, и, а, о, мам мутит морсом, мамы цоп, щерятся, мамы рокот, товарный мамы вид, родовая травма от мам, щипцы на голове, папильотки, кафедар, мама точит карандаши, внезапно мамина аорта, мамин холосас, мамин эфедрон не знаю, что и думать, мамины транквилы (вот как?), мамин пирог на похоронах (??), процедить толокнянку мамы вуаль, и, вкупе, тиражируя уже, поерзав: бравурное лето Виталия Боневура.
телеграмма
Бутафорские безветренные сугробы.
Небо ясное, чистое, распахнутое, стеклянное.
Как из колодца, с которого вдруг сняли крышку.
Воздух осторожный, подслеповатый.
Выскобленный асфальт с оспинками от лома.
Определить конец ртутной палочки.
Два дня до весны.
август
Плыли брасом в высоком орешнике, раздвигая бархат шершавой зелени. Из жеваных карманов торчали изумрудные венчики молодых орехов. Эмалированное ведро с ежевикой больно било по щиколотке, стянутой ремешком. Прислушалась к своей одышке. Потёрла горячую от зуда шею со струйками пота. Нащупала в заднем кармане подогнутых джинсов прямоугольник из твёрдой бумаги. Придержала ветку и с оттяжкой хлестнула идущего следом по обвислому мокрому лицу. Ощутила резкий пинок, накренилась вперед и побежала, рассыпая ягоды в замершую остролистную траву.
стружка
в голове белый шум детского плача, набрала ванну, ушла с головой под воду, спохватилась, открыла глаза - защипало
в окне суетливая женщина в старомодном каракуле вытряхивает жеваный картон голубям
уценённый красный перец с гнилым бочком
соседство гипертоников, запах валерианы в коридоре
ночью надсадный кашель, присвист незакрытых лёгочных каверн
шорох сдвигаемых кроватей, стыдливая ебля
внезапный приступ утренней тошноты, последующий ужас
трель домофона, следом необратимый звон смыкаемого железа
проссанные котами половички (измельчённый на ровные квадраты когда-то настенный бордовый ковёр со срезанными золотыми эполетами. Разжалован.)
зависть к девству мерцающего снега
оловянный свет сквозь чугунное ХОХ
скаредность сумерек
банка
открыла дешёвую пластиковую банку из-под морской капусты, поводила носом и унюхала розмарин или можжевельник, пряные кориандровые катышки и ещё бурый слизлый мох на краю волнореза, облепивший ржавую арматуру
там же сколы мидий перламутровыми ладошками вверх
замерла перед заснеженным окном
самшит тонет в воде, течения волокут большие чёрные брусья, поднимая муть ила
туя тянется не к свету, а к морю, вытягивая полные рябые руки
эвкалиптовая аллея в Гаграх, тонкие листья, не отбрасывающие тени, поворачиваются ребром к пекущему солнцу, чтоб не испарять масляный эфир, скрытый в потайных прожилках
камфорное дерево с красными листьями росло под домом, и мятые растёртые листья обнаруживались в простиранных карманах (вместе со счастливыми билетиками), зато пальцы некоторое время давали носу искомую острую горечь
зашторила окно и швырнула липкую банку в зелёное ведро с тухлой скорлупой
